Инопланетянка, Книги

Не предавай меня, пожалуйста

Не предавай меня, пожалуйста.

Рассказ Не предавай меня, пожалуйстаМокеев никогда не видел своего отца. Его просто никогда не было в его жизни. Ни самого человека, ни даже фотографии. Даже имени не знал. Фамилия у него была от матери. Она его так и звала, или сынок, или Мокеев. Все окружающие удивлялись такому странному обращению. Но сам Мокеев  к этому привык с детства, и даже не помнил, что у него есть имя, как у других.  А отчество у него было от деда.  Так что отца у него как бы и не было совсем.

А знать отца он хотел больше всего на свете. Еще в детстве он  с завистью смотрел на других пацанов,  у которых отцы всегда были рядом. Сердце маленького Мокеева сжималось от отчаяния и обиды, когда он слушал хвастливые рассказы о рыбалке или футболе. После таких разговоров, он забивался куда-нибудь подальше от чужих глаз, и долго навзрыд рыдал. Сколько он не расспрашивал мать, все был бесполезно. Она начинала суетиться, что-то путано и сбивчиво объяснять, при этом стараясь  отвести глаза в сторону. Смотреть на это было неприятно и стыдно, и со временем Мокеев перестал выпытывать. Но поиски не прекратил.

Чуть позже он узнал, что  отцы его приятелей больше всего в жизни гордятся своими сыновьями. Он случайно подслушал разговор мужиков около гаражей, и отец Толика сказал, что  самое главное в жизни мужчины – вырастить сына. А все остальные согласились  с ним, что только это имеет смысл для настоящего мужика.  Мокеев был потрясен. Что же он такого сделал, что его отец отказался от самого главного в его жизни?  Понять этого  так и не смог, но пришел к выводу, что, очевидно, его вина была огромной и непростительной. Это осознание придавило его, он притих, стал избегать приятелей, подолгу прячась в укромных уголках. Он был противен самому себе. Но жить с таким грузом было сложно, он постепенно он переложил вину на мать. Тем более, она была подходящим для этого объектом. Какая—то  неприметная, суетливая, бестолковая. Всё у нее валилось из рук, за что бы ни бралась, ничего не получалось. Она работала библиотекарем,  получала жалкие гроши, и все её мысли были о том, как прожить или у кого занять. Ну, как мог его отец остаться рядом с  ней?  Конечно, не мог! Тут Мокеев со всей силой прежнего страдания возненавидел мать. Ему стало легче, он вымещал на ней все свои обиды и унижения. Правда, вся его месть была мелкой и бестолковой. То суп откажется есть, то штаны порвет назло, а то и школу прогуляет и злорадно сообщит, что ее вызывают в школу. Мать горестно вздыхала, что-то шептала самой себе, но даже не наказывала его. Она безропотно зашивала штаны по ночам, и покорно выслушивала претензии учителей. И Мокеев стал противен самому себе. Свои глупые протесты он прекратил, но все-таки несколько раз попытался поговорить с матерью. Но она  по-прежнему ничего не рассказывала, а только старалась его убедить, как им хорошо вдвоем и никакой отец им не нужен. Ушел себе и ушел, бог ему судья.  Мокеев был не согласен. Ему отец был нужен, очень нужен.

Потом он возненавидел отца. Он не мог понять, как мог взрослый сильный человек бросить своего сына. Это же предательство. Подлость. Но так было еще хуже, потому что изливать эту ненависть было не на кого, а  жить с осознанием, что твой отец  предатель и подлый человек неуютно. Пришлось от ненависти к отцу со временем тоже отказаться.  Тогда Мокеев растерялся, потому что ненавидеть больше было некого.

Потом пришло время, когда он начал гордиться матерью, которая сама вырастила его. Он понимал, насколько ей было трудно это сделать, научился ценить это, и в  его отношении к матери появилась искренняя доброта и забота. Тем более что со временем боль  и обида притупилась, и ему стало казаться, что он уже примирился с отсутствием отца в своей жизни. Да и, зачем он ему теперь? Он вырос, вернулся из армии, окончил техникум и пошел работать на завод. Ему стало казаться, что всё успокоилось в его душе, и жизнь наладилась.  И так было до того момента пока он случайно не услышал разговор двух старух соседок. Одна из них поссорилась с его матерью, очевидно,  мелких соседских дрязг не могут избежать даже тихие библиотекарши. Старуха противным голосом рассказывала о своей ссоре, а потом сказала, что совсем не удивляется дурости этой тихони. Что от нее можно ждать, если она собственного мужа выгнала. Даже сына не пожалела, который вырос безотцовщиной из-за ее  «прынципов». Мокеев, застыв от неожиданности, слушал, что дальше бормотала обиженная старуха. Оказывается, отец был святым человеком, и очень любил его, Мокеева. Души в нем не чаял, и с рук не спускал.  Мокеев был настолько потрясен, что, не задумываясь, спросил:

— Так что же он ушел, если так любил?

Бабка охотно отозвалась на голос:

— Так она же его выгнала  — и, увидев, кому это говорит, осеклась и, съеживаясь на глазах, неуверенно договорила, — так  я же говорю, дурная же она, не приведи Господь. Ты меня уж прости, сынок, я же не знала, что ты тут стоишь. Не моё это дело, прости Господи.

Не дослушав ее, Мокеев со всех ног бросился домой. Он не смог найти ключи и начал изо всех сил непрерывно жать на звонок. Когда испуганная мать открыла дверь, он,   задыхающимся прерывистым голосом спросил:

— Так может быть ты мне, наконец, скажешь, где мой отец, и почему он ушел?

— Что случилось? Ты почему кричишь? Ты напугал меня.

— Я спрашиваю тебя, почему ушел отец?

— Ты так и будешь спрашивать в дверях? Может, ты зайдешь? Обед стынет, а ты снова пристаешь ко мне с этим вопросами. Я думала, мы с тобой эту тему закрыли,  — мать заметно побледнела, но старалась говорить спокойно.

— Перестань увиливать, — зло закричал Мокеев. — Я тебя спросил. И ты мне должна ответить.  Я больше в твои игры не играю.

— Я тоже ни во что не играю, — взяв себя, наконец, в руки, упрямо сказала мать. — Я не буду разговаривать с тобой на эту тему. Он тебя бросил, ты ему оказался не нужен, мы с тобой прекрасно прожили вдвоем, и нам никто не был нужен. Мы были счастливы без него, и можем быть также счастливы дальше.  И не смей на меня из-за него кричать. Я этого не заслужила.

— Я хочу знать, что случилось. И имею право это знать. Это – мой отец!

Мать странно на него посмотрела, хотела повернуться и уйти, но Мокеев крепко взял ее за руку:

— Нам все равно придется поговорить об этом, рано или поздно.

Она как-то сдавленно всхлипнула, захлебываясь словами, вдруг быстро и зло заговорила неприятно высоким  голосом:

— Мне надоело о нем говорить. Ты можешь понять, надоело. Я воспитывала тебя, надрываясь из последних сил, я отдавала тебе всё, я личную жизнь свою не устроила. А ты всю мою жизнь мотаешь мне нервы со своим  отцом. Он тебя предал! Бросил! Ушел! Всё! На этом конец истории.

— Нет, на этот раз это объяснение не пойдет. Почему предал? Почему бросил? Почему ушел?

Мать, как затравленная, смотрела на него,  и впервые в жизни Мокеев увидел нечто недоброе и злое в ее глазах.

— Ах, ты хочешь знать? Хорошо, узнаешь. Хотел узнать правду, так получай ее.  Я любила его, любила больше жизни, я только о нем и мечтала. А он меня бросил. Я ему не нужна была. Понятно тебе? Ему всегда был нужен только ты. Он же женился на мне только из-за тебя. Он, видите ли, порядочный и готов на мне жениться, потому что так вышло. Он, видите ли, мечтал о сыне. А я? Я  не заслуживаю любви? Я же его любила, как преданная собака.  Я же надеялась, что он увидит, как я его люблю, всё оценит, и  тоже полюбит меня. А он всего лишь был благодарен мне за сына. Это он так сам сказал. Мерзость какая,  он мне «благодарен». Я жизнь за него готова была отдать, а он мне благодарен.  Да пошел он к черту со своей благодарностью.

Она продолжала исступленно выкрикивать, как будто обида и боль, которую она  носила в себе долгие годы, извергалась из нее, и она не могла остановить этот мутный поток.  Мокеев  недоумевающе   смотрел на мать. О чем она говорит?

— Подожди, я ничего не понимаю. Так это ты его выгнала? Он не сам ушел?

Мать осеклась, посмотрела на него затуманенными глазами, постепенно приходя в себя.  Хотела что-то сказать, но  устало махнула рукой, и, повернувшись, пошла на кухню. Мокеев пошел за ней следом. Она опустилась на стул, и уже тихо отстраненно договорила.

— Да, я сама его выгнала. Он встретил другую. Полюбил ее, она  там же, на его заводе работала. Когда я об этом узнала, я думала, что умру от отчаяния. Но он сказал, что не бросит меня, как бы ее не любил. Вернее, не бросит тебя. Ты, как он сказал, и есть смысл его жизни. Я возненавидела его, мне захотелось сделать ему так же больно, как было мне. Мне страстно захотелось, чтобы он почувствовал такую же боль.  Я могла это сделать, только забрав у него то, что он любил больше всего – тебя. Вот так. Через день после того нашего разговора, я тайком уехала из того города, где мы жили, никому ничего не сказав. У меня была тетка в нашем городе, она меня приютила. Добрая была женщина. Хотя она же как-то и проболталась соседкам. Я решила, что отдам тебе всю мою любовь. Надеялась,  что ты вырастешь, и оценишь это.  Я мечтала, что хоть ты будешь любить меня.

Она посмотрела на него, и усмехнулась:

— Как же полюбил! Со временем я поняла, что это была просто очередная ловушка, в которую я попала. Чем больше я старалась, тем больше ты, как одержимый, твердил про отца. Вот тебе вся правда. Только давай обойдемся без скандалов и обсуждений. Что сделано, то сделано. Дальше, как поступай, как знаешь.  Я устала  гоняться за вашей любовью.

Она ушла в свою комнату и закрыла дверь. Мокеев до самой темноты сидел на кухне, пытаясь понять, что же сейчас произошло. Получается, что его отец его не предавал, он любил его. И у него могла бы быть такая же невероятно  счастливая жизнь, как у всех других. Со скворечниками, рыбалками, мопедами, неторопливыми мужскими разговорами. Да, что там говорить, его отец был бы рядом, не нужно было бы так отчаянно драться, умирая от страха, Не нужно было бы завистливо наблюдать за сборами приятелей на рыбалку. Не нужно было бы чувствовать свою бесконечную ущербность. Господи, да как же она могла? Он так и не понял, почему она так оскорбилась? Но она же знала с самого начала, что отец ее не любит? Но он же сказал, что ее не бросит? Какая разница из-за кого, её самой или из-за сына? Как можно было из-за этого лишить его самого главного в его жизни? А он всю жизнь ненавидел отца, считал, что тот его предал.  А на самом деле это  была просто неуемная гордость и обида отвергнутой женщины?

Когда он осознал это, то почувствовал такую боль в груди, что ему стало трудно дышать. Он замер, не зная, что делать и тут по лицу покатились слезы, всё сильнее и сильнее. Вместе с ними выходило что-то тяжелое, темное, и Мокееву становилось легче.  Так он сидел с закрытыми глазами,  и беззвучно плакал в темноте кухни.

— Ты меня прости, сынок, — услышал он тихий голос матери, но глаза открывать не стал. Он понял, что не хочет ее видеть. —  Я давно уже поняла, что была неправа. Думаешь, я не видела, как ты страдаешь? Мне тоже было больно, когда ты вился вокруг мужчин. Я столько слез пролила, ты даже и не представляешь. В какой-то момент  мне захотелось найти твоего отца, и попросить его хотя бы общаться с тобой.

— Почему не нашла? — по-прежнему не открывая глаз, спросил Мокеев.

— Поняла,  что не могу простить. Не могу прощать, не умею, — честно ответила она, и еще добавила, чуть помолчав.  — Еще подумала, что, если у него появилась другая семья, то этого совсем  не смогу пережить.

— А почему он не приехал, раз так любил меня?

— Он не смог бы, — вздохнула мать, — я же тайком уехала, а потом поменяла документы, подруга помогла. Чтобы он никогда не смог найти, я никаких следов не оставила.

Мокеев подумал, что  чем больше она говорит, тем он меньше ее понимает. Это была какая-то сложная комбинация мотивов, эмоций, переживаний, которая ему была явно недоступна. В отличие от матери у него всё было просто – он хочет, чтобы отец был в его жизни. Значит, надо так и сделать. Всё очень просто, он должен найти отца. Мокеев резко встал, от неожиданности мать отшатнулась от него, испугавшись резкого движения. Но он даже не обратил на это внимания. Быстрыми движениями поплескал на лицо холодной воды из-под крана, глубоко вздохнул, и бодро сказал самому себе:

— Ну, что, Мокеев, вперед!

И не оглянувшись, направился к двери. Как ни удивительно поиски не заняли у него много времени, спасибо той старухе, от которой он собственно и узнал всю историю. Оказывается тетка его матери, переживая за племянницу, много что рассказывала соседке, и та запомнила много деталей. Это и помогло Мокееву найти отца. Тогда-то он и понял, почему мать никогда не называла его по имени.  Отца тоже звали Дмитрием. Он тут же собрался в дорогу и через два дня был уже в том городе, где жил отец. Он легко нашел и улицу и дом, и ему даже казалось, что он что-то вспоминает из своего детства. Но может просто от волнения казалось. Он неуверенно позвонил в дверь, чувствуя, как начинает бешено колотиться сердце.  За дверью послышались шаркающие шаги, потом послышался щелчок открывающего замка, и в узком дверном проеме появилась чья-то седая растрепанная голова.  Маленькая старушка, как робкая птичка, осторожно  высунула голову, готовая в любую секунду спрятаться обратно.

— Извините, пожалуйста, — торопливо заговорил Мокеев. — Мне нужен Дмитрий Николаевич

— Так нет его, — почему то шепотом ответила старушка.

— А когда будет?

—  Так не будет, — так же шепотом сказала она.

— Как не будет? — растерялся Мокеев. —  Почему не будет?

— Так в больнице он,  сынок. Вот уже вторую неделю там лежит.  Наверное, и не вернется уже домой. Совсем плохой был. Может, и помер уже.

— Как же это так? Так не может быть, так не должно быть. Я же столько искал…— почти закричал Мокеев. — Он не может еще раз меня бросить!

— Ты чего на меня-то кричишь? Это же не я помираю,  — испугавшись его громкого голоса, отпрянула назад старушка, но потом неожиданно  резко высунулась, и сердито сказала,  — а когда это он тебя бросил? Не мог он никого бросить! Он мой сосед лет уж как пятнадцать, так я его знаю вдоль и поперек. Очень положительный мужчина. Так что ты не наговаривай.

Она посмотрела на Мокеева внимательно, и уже участливо добавила:

— Ты не огорчайся, может, еще и не помер. Ты сходи к нему в больничку-то, тут недалеко. А я с тобой передачку ему соберу. Я-то сама дойти не могу, уж очень ноги болят.   Ты постой тут, я сейчас соберу, и адрес тебе скажу.

Она исчезла в темноте коридора, потом какое-то время было слышно, как она ходит и что-то роняет.  Мокеев слышал это сквозь пелену, на него напал ступор. Он столько времени искал, он нашел. Он ничего не хотел, кроме того, как  просто увидеть отца. Он вздрогнул, услышав, как голос старухи сказал:

— Ну, вот, собрала наконец—то.  Аж умаялась, пока собирала, трудно мне уже так бегать, не молоденькая. Передай ему передачку  и скажи, что очень мне его жалко. Очень уважительный мужчина, такие редко бывают. Ну, иди, чего застыл!

 

В больнице его не пустили к отцу, поскольку  у него не было никаких документов. Он прорвался к главному врачу, сбивчиво рассказал свою историю, понимая, как нелепо звучит его рассказ, но тот внимательно посмотрел на него, и сказал, что этому больному осталось слишком мало времени на то, чтобы разбираться в родственных связях. Так что, если ему хочется провести с отцом оставшиеся дни, то, пожалуйста, лишние руки при уходе не помешают. Тем более, у этого больного отдельная палата. Но  сухо добавил главврач, если больной родственника не признает, то придется покинуть больницу немедленно. Он сам проводил Мокеева до палаты, чтобы удостовериться, что все в порядке, и широко открыл дверь, сказав: «К вам гости, Дмитрий Николаевич!» Мокеев шагнул вперед и неожиданно для себя почему-то   крепко зажмурился. Он всегда так делал в детстве, когда было страшно. Вдруг он всё это зря затеял? Вдруг они друг другу не понравятся? Вдруг им будет не о чем говорить? Вдруг тот его не узнает или окажется признавать?  Тут он услышал слабый голос:

— Димка! Мой Димка!

Мокеев открыл глаза, увидел, что на кровати лежит седой, очень худой мужчина и  недоуменно спросил:

— А как Вы меня узнали?

— Да как же тебя не узнать? — засмеялся негромко  тот. — Ты же копия своего деда. Даже хохолок на затылке так же торчит.

 

Оставшиеся дни Мокеев провел у отца. Им не нужно было привыкать друг другу. Им было легко и хорошо вместе. Они не могли наговориться, хотя в основном говорил один Мокеев. Отцу было уже трудно говорить, он сильно задыхался, поэтому Мокеев старался всё время рассказывать ему о своей жизни. Всё, что приходило в голову и хотелось сказать. Ему так много нужно было рассказать, спросить, узнать.  А отец только смотрел на него безотрывно, как будто старался запомнить каждую черточку его лица, или просто старался насмотреться. Он жадно впитывал всё, чего был лишен жизнь. Он узнал, что отец больше не женился. Потому что надеялся, что когда-нибудь   жена надумает вернуться с сыном к нему.  Всю жизнь он готовился к этому, сначала вырезал деревянные машинки и мастерил скворечники, потом  купил трехколесный велосипед. Потом сделал удочки для совместной рыбалки, потом приобрел  двухколесный велосипед. Потом даже  дело дошло до покупки мопеда, который так и остался стоять в сарае у соседа. Отец даже начал настаивать, чтобы Димка забрал мопед.

— Бать, ну, куда мне мопед? Я же раздавлю его, — смеялся довольный Мокеев. Он был счастлив только от того, что впервые в жизни он произносит слова, о которых мечтал всегда, «батя», «папа», «отец». Он выговаривал их  немного протяжно, как будто растягивал удовольствие.

— Да, — озадаченно отвечал отец, — как-то ты у меня крупноват для мопеда-то.  Как-то я совсем не подумал. Надо было уже давно тебе мотоцикл покупать, оплошал я.

В один из дней Мокеев рискнул спросить о матери, ему не хотелось волновать отца, но и в тоже время хотелось разобраться. Отец помолчал, а потом мягко сказал:

— Ты не сердись на нее сынок, она не виновата. Никто  не в чем невиноват. Я много думал над всем. Твоя мать была очень неуверенным в себе человеком, и слишком сильно любила меня. А я не мог ее так любить, как ей хотелось.  Ей всегда было мало любых слов, и, что бы я ни делал, она всегда требовала  бесконечно доказывать ей,  как сильно я ее люблю. Я не мог этого сделать, просто потому что не любил ее.  Что уж тут скрывать? Мне уже это ни к чему. Так уж получилось в наших отношениях, что любви не было, но появился ты. Наверное, я виноват, даже не «наверное», просто виноват и всё тут. Но кто из нас бывает мудрым в молодости? Всё кажется простым и понятным, веришь, что если, что не так, то можно будет легко исправить. Но есть вещи и поступки, которые исправить нельзя. Я был молодым, легкомысленным, просто глупым. Да я никого в своей молодости и не любил, так жил не задумываясь. Легко согласился жениться на твоей матери, даже гордился собой, какой я благородный и порядочный. Дурак был, конечно. Но когда ты появился, я вдруг понял, что тебя-то я люблю.   Всем сердцем, всей душой. Помню, ты был маленький совсем, и как-то раз я проснулся, а ты сидел рядом в кровати и смотрел на меня.  Я не могу описать словами, что было в этом взгляде – вера, обожание, восторг. В тот момент я понял, что ты – самое дорогое, что у меня есть. Что бы ни происходило у нас  с твоей матерью, а у нас отношения становились всё хуже, я никогда не смогу тебя оставить. Я был тебе очень нужен, а ты был нужен мне.

Мокеев почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы. Ну, почему так в жизни нелепо, глупо и жестоко получается? Отец любил его, он любил отца, хотя и не знал его.  Мать любила и отца и его.  Что же им помешало быть вместе?   Он подумал, что, наверное, никто не сможет ответить на этот вопрос.

— Потом я встретил Нину, она работала на нашем заводе, я понял, что такое любить женщину. Но даже ради нее я не был готов оказаться от тебя. Ты становился таким забавным мужичком, что всё, что мне было нужно, это просто быть с тобой. Гулять, играть, укладывать спать. Когда твоя мать узнала обо всём, был страшный скандал, они кричала, плакала. Я попытался ее успокоить, и сказал, что ни за что не брошу своего сына, он самое ценное, что у меня есть в жизни. Я думал, что я хорошо и правильно сказал.  Но мне показалось, что именно в этот момент она и возненавидела меня. Глупость, конечно, но я даже подумал, что она ревновала меня к тебе больше, чем к Нине. Но это конечно, ерунда.

— Мне тоже так показалось, —  сказал Мокеев. — Хотя как-то всё глупо, и я этого не понимаю.

—  Ты не думай, сынок,  я искал тебя. Искал долго, не сдавался. Но не получилось, ты уж меня извини. Тогда я решил, что буду жить в своем городе и том же самом доме на всякий случай, может быть, ты когда-нибудь захочешь увидеть меня. Меня- то искать было легче, я сидел на месте. Как видишь, я был прав, не мог ты не найти меня. Не мог! Ты мой сын, и мы были нужны друг другу. Мне нужно было только тебя подождать. Я ждал. Верил и ждал. И вот дождался.

Мокеев заплакал, не стыдясь своих слез.

— Теперь ты, батя, по правилам должен мне сказать, что мужики не плачут.

—  Ну, что ты, сын! —  тихо ответил отец. — Плачут и еще как плачут. Только так, чтобы не видел весь мир, так, чтобы только отец  и видел эти слезы.  Отцы, можно сказать, для этого и нужны.

У них была всего одна неделя. Одна неделя, которая должна была заменить им целую жизнь. И они смогли прожить эту свою счастливую жизнь. Жизнь  отца и сына, которые  всю жизнь стремились друг к другу, и  всегда верили, что когда-нибудь наступит тот день, когда они встретятся, чтобы больше никогда уже не расставаться.  Отец умер на рассвете, тихо, во сне. Он даже улыбался.  Он дождался своего сына, он успел. И это было самым главным в его жизни, теперь его мальчик был рядом. Он мог спокойно уходить. Мокеев не ожидал, что на похороны придет так много людей. Оказывается, кроме него, отца любили  многие, он был, как говорила старушка-соседка «очень положительный мужчина, какие редко бывают».

После похорон Мокеев не вернулся в свой город, он решил уехать подальше, завербовавшись на Север. Матери он написал кратко, что он должен так сделать. Он знал, что когда-нибудь он должен будет ее простить. Просто должен, иначе он станет такой же, как она. Этого он хотел меньше всего. Только пока он не готов к этому шагу. Он был уверен, что обязательно сделает это. Его отец это сделал, и он тоже сможет…

Меню