Книги, Обожженные крылья ангела

Простая жизнь

Простая жизнь.

Валентина сидела на скамейке около подъезда и тупо смотрела вдаль. Двухэтажный обшарпанный дом стоял на пригорке, и со скамейки ей хорошо было видно, как внизу бурлит и кипит жизнь. Куда-то едут машины, играют дети, торопятся люди. Только ей никуда торопиться не нужно было. Все дни она сидела неподвижно на этой скамейке. Других дел у неё не осталось. Дети выросли и разъехались, муж пропадал все время в своём гараже. Они купили год назад старенький «Москвич», и он теперь любовно его начищал. А что толку его драить? Развалюха, сразу видно, сколько её не ремонтируй и не полируй — она все равно ездит, как подыхающая лошадь. В неё даже страшно садиться, кажется, что она сейчас развалится.

А ведь копили на неё почти всю жизнь, откладывали каждую копеечку, даже в кино не ходили. В отпуск ни разу не съездили на море. Сначала копили на комнату. Петр, её муж, решил, что нужно собрать деньги и купить однокомнатную квартиру. Купили. Потом пошли дети, погодки. Теперь все деньги стали уходить на них, росли же быстро, не напасёшься. Потом решились копить на двухкомнатную, с детьми было тесно в одной комнате. Потом появились такие хорошие вещи, как холодильники и телевизоры, нужно было поднатужиться и купить. Что же они, хуже других, говорил всегда Петр. Они всегда старались жить не хуже других. Петр бесконечно повторял, что он же обещал ей в молодости, когда уговаривал выйти за него, что она будет жить не хуже других. Вот он и держал своё слово.

Валентина зло усмехнулась. Ей уже давно хотелось спросить мужа: «Но почему надо жить не хуже других? Почему не попробовать жить лучше других?» Но спрашивать мужа было бесполезно. Он оживлялся только в те моменты, когда они говорили о деньгах, или о том, сколько уже накопили, или, еще лучше — как она смогла сэкономить. Что там экономить? И так уже покупает всякую требуху и самые дешевые продукты. Подчас все ноги оттопчет, пока не найдет что-то хоть на две копейки, да дешевле. Муж радовался такой экономии, как ребенок. А всё, что не имело отношения к деньгам и накоплению, его совсем не интересовало. В самом начале их жизни, наверное, в первый год, они еще о чём-то разговаривали. Валентина не помнила, о чем они говорили, но от воспоминаний об этих разговорах ей становилось хорошо, как будто тепло в груди разливалось. Потом все разговоры перешли на деньги, даже о детях они почти не говорили. Накормлены, одеты, в школе замечаний нет. «О чём ещё можно разговаривать?» — недоумевал муж. Ну, она и перестала ему что-то рассказывать. Бог с тобой, не хочешь разговаривать, и не надо.

Вот так скучно они и жили. Работали, всегда копили на что-то, муж еще постоянно подрабатывал. Работа Валентину тоже не радовала. Всю жизнь она проработала фасовщицей на маленькой макаронной фабрике. А что ещё можно было найти в их райцентре? Правда, был бетонный завод, там платили получше, но работа была посменная, куда же ей с малыми детьми работать в ночную. Петр сначала загорелся, когда узнал про большую зарплату, и долго нудно её уговаривал пойти на бетонный. Но тут она уперлась и, пожалуй, впервые в жизни пошла против его воли. Он долго сердился, но потом нашел ей подработку по вечерам, мыть полы в библиотеке, и на том успокоился. А больше-то и вспомнить нечего, подумала она. Даже дети как-то выросли незаметно. Она, то работала, то подрабатывала, всё было недосуг. Они сначала, пока были маленькие, всё время просились пойти с ними то в кино, то на карусели. Но Петр не разрешал тратить деньги на баловство, всегда говорил — вон, во дворе побегайте, чем это вам наш двор плох. Потом они и проситься перестали. А как подросли, так она их почти и не видела. Главное, накормить да постирать, чтобы были ухоженные да сытые. Не хуже, чем у других.

Так и жизнь прошла. Она вышла на пенсию года три назад. Совсем тоскливо стало, детей рядом нет, муж в гараже пропадает. Дел-то у неё – малая постирушка да наварить мужу макарон с тушенкой. Вот и все её дела. Подруг у неё никогда и не было, по молодости были ещё подружки, но как-то разбросала их жизнь, развела. С соседками тоже не сложилось, люди в их доме были хорошие, грех жаловаться. Но в гости с пустыми руками не пойдешь, не принято у них было с пустыми-то руками ходить, а Петр ворчал, говорил, что нечего из дома добро тащить. Другие всё в дом тащат, а эта норовит из дома. Господи, да что из нашего дома можно утащить, усмехнулась Валентина. Холодильник всегда пустой, вещей хороших никогда и не бывало. Даже в гости позвать кого-нибудь, и то стыдно было. Так, постепенно, соседки и перестали её приглашать, сколько же можно человека уговаривать. Они меж собой судачили, что гордая она слишком, заносчивая. Как же, горько усмехнулась Валентина, вот уж у кого гордости и заносчивости куча немереная!

Так жизнь и прошла, снова и снова думала она. Что она в ней видела? Работа, макароны с тушенкой. Она даже развеселилась, смешно получается: и работала на макаронной фабрике, и ела всю жизнь одни макароны. Вот такая у неё получилась макаронная жизнь.      Из гаража вышел Петр и направился к дому. Валентина смотрела на тщедушного, суетливого мужичка в залатанных мятых брюках и чувствовала, как в ней нарастает глухое раздражение. Сколько раз она его просила не позорить её и не ходить в обносках, он только отмахивался. Перед кем мне красоваться, обычно огрызался он. Да хотя бы передо мной, хотелось крикнуть ей. Да только нет толку от её криков, всё равно он не поймет. Как всегда, тупо уставится на неё, пытаясь понять, что она от него хочет, а потом махнет раздраженно рукой. У него это значит — дура-баба, что тратить время на её пустые разговоры. Потом снова побежит суетливо по своим мелким делам.

Почему же у неё получилась такая бессмысленная пустая жизнь? Как так могло случиться? Она подумала, что стала похожа на усталую заезженную лошадь, которую как-то раз видела в детстве в своей деревне. Лошадь ходила по кругу, качая воду из скважины. Она с трудом переставляла разбитые ноги, обречённо взмахивала куцым хвостом, отбиваясь от назойливых мух. Валентину поразили её глаза — выцветшие и тусклые. Мертвые глаза. Маленькой Вале показалось, что всем видом лошадь говорит: отстаньте от меня, дайте спокойно сдохнуть. Маленькая Валя потом ещё долго плакала, вспоминая несчастную кобылу.

Она последнее время только об этом и думала. Как она устала, как ей надоела её беспросветная жизнь и что ей больше ничего не хочется. Вот так и просидит до самой смерти на этой скамейке. Хотя и думать-то она разучилась, мысли вращались тяжело, первые дни она даже уставала с непривычки. Потом как-то стало легче, воспоминания и мысли потекли быстрее. Она даже обрадовалась. Она же помнила, что не всегда была такая бестолковая и тупая. Когда-то же она даже в школе училась хорошо. Учителя её хвалили, особенно географичка. Она говорила, что у Вали способности к географии, потому что очень уж она любила читать и рассказывать о разных странах. Ей легко это было делать, она даже ничего не заучивала, она представляла себе жизнь в любой другой стране ярко, как кино. Она просто пересказывала то, что видела перед глазами. Все её слушали с открытыми ртами, говорили — вот Валька дает! Валентина даже порозовела от удовольствия, вспоминая то время. И подружки у неё тогда были, и веселая она была. Ведь точно, подумала Валентина, я же просто пропадала на танцплощадке. Да и кавалеров было достаточно. Зачем же я вышла за Петра, впервые за всю жизнь подумала она недоуменно. Почему выбрала именно его из всех ребят, которые крутились вокруг нее? И с ужасом поняла, что не может вспомнить. Петр снова суетливо пробежал мимо неё обратно в гараж. Сзади он был ещё противнее — сутулая спина, редкие жирные волосики, чуть прикрывающие лысину.

Господи, да что это со мной такое было? Почему же я выбрала именно его? Любила, что ли, наморщивая лоб, пыталась вспомнить она. Да нет, не было любви никакой, она его никогда и не любила. Уважала? Тоже вроде нет, он в то время работал слесарем в мастерской. Ничем не выделялся среди других, был какой-то скучный, мелкий, незаметный. Жалела, что ли? Да вроде нет, чего его жалеть-то было. Тихий он, конечно, был, это правда, но не робкий совсем, а очень деловитый и хозяйственный. Мать все время его выделяла и говорила, что Валька с таким не пропадет, если его выберет, а не этого охламона. «Стоп, какого охламона?» — изумилась Валентина. Это что же такое она извлекла из завалов памяти? Она напряженно пыталась вспомнить, о каком же охламоне говорила её мать. И вдруг, как вспышка молнии — в голове увидела танцплощадку и высокого смеющегося парня. Семен. Сеня. Сенечка. Господи, как же она могла забыть такое? Валентина даже задохнулась от неожиданности. Разве так бывает? Разве такое забывают? Как же она могла забыть то единственно счастливое время, которое у неё было за всю жизнь? Даже дети не принесли ей столько радости.

Семен. Сеня. Сенечка. Так она его звала. Имя его звучало для неё как мелодия песни. Семен был приезжим, в их селе он был на практике. Он почти все свободное время пропадал на танцах, там она его и увидела в первый раз. Её подружка, Нюся, все уши ей прожужжала, что на танцах появился новый парень, все девчонки вокруг него вьются. Вот она и не удержалась, пошла тайком от матери посмотреть. Её мать танцульки-то не одобряла, баловство это, говорила она. Там одни балаболы и летуны шастают, которых она на дух не выносила. Мать с трудом поднимала двух дочерей, потому что отец Валентины оказался вот таким летуном, взял и исчез в какой-то день, оставив мать с двумя детьми. Да так больше и не проявился. Мать не пускала её, поэтому на танцы Валентина пробиралась тайком. Но как только увидела Сенечку, сразу поняла, что безнадежно пропала. С того первого дня стала бегать на танцы, уже не таясь от матери. И сколько та не ругалась, все без толка, не удержать было больше Валентину. Сенечка сначала не обращал на неё никакого внимания, Валентина же была девушка скромная и неприметная. А девчонки у них в селе были одна другой краше, куда уж Вале с ними тягаться. Но так было до того дня, пока он не услышал, как она рассказывает про дальние страны. После танцев все как-то раз пошли на берег реки посидеть. Вечер был тихий, и кто-то из ребят сказал, что пусть Валька что-нибудь расскажет. Она не стала ломаться и начала рассказывать о своей любимой Испании. Ах, как она рассказывала в тот день! Это был её лучший рассказ, она это поняла, как только увидела, как смотрит на неё Сенечка. Он не отрывал от неё изумленного взгляда, как будто она была какой-то диковиной. С этого дня Сенечка не отходил от Вали ни на шаг.

Он перестал замечать всех девчонок, только и было слышно — Валечка да Валечка. Валентина даже не знала, любовь ли это или что-то другое. Неважно это было. Важно было каждый день видеть ненаглядного Сенечку, слышать его радостный голос, видеть его смеющиеся глаза. Она просто жила и дышала им. А ещё они разговаривали. Всё время. Обо всем. Казалось, невозможно наговориться, откуда только слова брались. Они даже перестали на танцы ходить, лишь бы подольше быть вместе. Уходили к реке, на то место, где она делала красивую излучину, а на берегу стоял дуб. Их дуб. Они сидели на траве под этим дубом и бесконечно говорили. Или молчали, хотя в такие минуты Вале казалось, что они продолжают разговаривать.

Мимо снова пробежал хмурый Петр. Что-то у него не получается с ремонтом-то, злорадно подумала Валентина. Вечно он хмурится. Она даже не помнила, когда он в последний раз улыбался. Как будто важные мировые вопросы решает, а дела-то пустяковые, мелочишка одна. Она снова вернулась к своим воспоминаниям. Но как она могла забыть про это, недоумевала она. И почему же они расстались? Как она могла отказаться от такого счастья? Как оказалось, что она провела жизнь с Петром?

У Сенечки заканчивалась практика, и он стал задумчивый и молчаливый. Валя тоже тревожилась, понимая, что он сейчас уедет и больше она, скорее всего, никогда его не увидит. Ну, зачем ему, городскому парню, простая деревенская девчонка? Но Сеня не собирался её бросать. Как-то раз, у реки, он, волнуясь и сбиваясь с мысли, начал говорить ей, что никогда не встречал девушки, с которой ему было бы так хорошо. Он, оказывается, больше всего на свете мечтал путешествовать, его тоже манили дальние страны. Он и профессию выбрал именно потому, что она давала ему возможность ездить везде и видеть мир. А тут такое счастье, что он встретил девушку, которая так же страстно любит путешествия. Он не обратил даже внимания на робкое возражение Вали, что она вообще-то еще ни разу не путешествовала. Так, значит, будем теперь делать это вместе, сказал радостно Сенечка. Валя замерла от неожиданности. Сенечка её не бросает, он хочет быть вместе с ней и дальше, он хочет с ней путешествовать! Это что же, ты меня так замуж зовешь, неуверенно спросила она. Да, именно так, сказал Сенечка. Вечером Валя не удержалась и поделилась своим счастьем с матерью. Что тут началось! Она грызла её целыми днями и ночами. Твой Семен болтун и пустозвон, у него таких дурочек в каждой деревне как по пучку редиски, натыкано. Да он сейчас уедет и словом тебя не вспомнит. Мать лютовала и никак не могла угомониться.

Сенечка уехал и обещал через пару недель приехать за ней. Как только он уехал, мать разошлась не на шутку. Вот тут-то и возник Петр. Как они там с матерью договорились, Валентина не знала, только давили они на неё с двух сторон. Мать доказывала, что Петр — это то, что ей нужно, и потом Валентина матери только спасибо скажет за науку и добрый совет. Она каждый вечер приглашала его в гости, потому что Валя отказывалась выходить к нему. Петр ужинал у них, а потом, когда мать уходила к соседке, как бы по делам, нудно рассказывал, что он давно её приметил, и был бы счастлив, если бы она вышла за него. Валя терпеливо отвечала, что замуж она пойдет за Семена. На что Петр также долго и нудно повторял слова матери о пришлом пустозвоне и обманщике. Вот тогда он впервые сказал Валентине, что он обещает ей, что жить они будут не хуже других. Он будет горбатиться как проклятый, жилы надорвет, жизнь на это положит, но всё у них будет как у людей, он клянется. Как-то всё у него было тяжело — жилы надо рвать, жизнь положить, горбатиться. С Сенечкой жизнь представала в других красках — ярких, веселых, радостных. А ведь Петр честно исполнил свою клятву — и горбатился, и жилы рвал. Правда, заодно и её жилы порвал, и её заставил горбатиться. Зачем, спрашивается? Холодильник пустой, телевизор они не смотрят, машина старая. Ради чего она жизнь положила?

Сенечка не приехал через две недели, как обещал. Мать с Петром возликовали и удвоили свои старания. И Валя подумала, а может, они и правы? Может, это были пустые обещания? Но вот даже если его обещания и не пустые. Ну вот, выйдет она за Семена, и что? Будут они ездить по миру, будут скитаться по общежитиям, ни угла, ни двора? А если дети? С ними-то как бездомными быть? А Петр надежный, он здесь, рядом, с ним всё понятно и ясно. Вот же говорит, что будет стараться. Будет у них свой дом, хозяйка она хорошая, так что им даже все завидовать будут. Стали ей постепенно нравиться картинки её спокойной семейной жизни. Это были понятные и простые картинки. Зачем ей неспокойные дальние страны? Пусть она будет жить простой жизнью. Так живут миллионы людей и ничего, даже счастливы. Вот и у неё будет простая и понятная жизнь. Ее воображение легко рисовало чистый дом, любящего мужа, ухоженных воспитанных детей. Вот они всей семьей идут в кино, а вот они сидят за праздничным столом, а вот они приезжают в родное село, и все удивляются, как хорошо Валентина устроила свою жизнь — просто и красиво. И так ей стали нравиться эти картинки, что в один из дней она дрогнула и согласилась выйти за Петра. Свадьбу сыграли скромную — только Валя с Петром, мать и сестра. Петр деловито сказал, что не следует тратиться и так можно хорошо посидеть — скромно, по-семейному. Мать впервые растерялась и робко сказала, что это как-то не по-людски, ведь всё-таки она первую дочь отдает замуж и всегда мечтала о шумной большой свадьбе, чтобы люди увидели, какую дочь она одна вырастила. Она и денег прикопила. Но Петр уговорил мать отдать эти деньги, чтобы они могли уехать в райцентр и там купить небольшую комнату в коммуналке. В райцентре развернуться легче, сказал он, там заработки повыше и проще будет копить деньги.

Уже потом она узнала, что, оказывается, Сеня попал в больницу с аппендицитом и поэтому не приехал. Его родители и хотели бы сообщить, но не знали, как её найти. Он даже потом приезжал в село, но мать не дала её адрес в райцентре. Это ей рассказала ее любимая подружка, Нюся, которая сухо сказала, что больше с ней дружить не будет, потому что на Сеню было жалко смотреть, так он страдал. А Валентина — подлая и расчетливая змея. Бог её еще накажет за это предательство, сказала непримиримая Нюся. Много позже мать ей написала, что Нюся уехала в город и, кажется, даже вышла замуж на Семена. А может, и не вышла, может, мать так написала, чтобы Валентину ещё раз убедить, что она сделала правильный выбор в жизни. Вале было всё равно. Она сначала, когда узнала о болезни и приезде Семена, даже слегла с высокой температурой. Она провалялась в постели несколько дней. Петр искренне напугался и самой болезни, и того, что она все-таки может ещё вернуться к Семену. Он сидел около её кровати сутки напролёт, трогательно ухаживал за ней и всё приговаривал, что дело сделано и обратного хода нет. Надо жить так, как есть. Очевидно, он так это много и убедительно повторял, что она сама стала повторять это самой себе. Дело сделано и обратного хода нет. Надо жить! Она поверила этим глупым словам и постепенно забыла всю эту печальную историю.

Потом пошли дети, было много тяжелой нудной работы, и всё забылось окончательно. Тем более, в село своё с тех пор она никогда не ездила. Сначала писала письма, а потом и это перестала делать. Мать вскоре умерла, сестра жила в их доме. Она вышла удачно замуж, вырастила двух хороших детей, похоронила мужа и жила теперь одна. Всё звала Валентину в гости. Сестра почему-то очень жалела Валентину и даже никогда не обижалась на неё. Даже когда Валентина не приехала на похороны матери, все сельчане возмущались, а сестра говорила тихо, что не надо Валечку осуждать, вы же ничего не знаете. Её жалеть надо, а не осуждать. Вспомнив эти слова сестры, Валентина вдруг зарыдала. Она не плакала уже много лет, и эти слезы были как летний дождь, они принесли прохладу и облегчение. Она плакала с удовольствием, как будто поливала живительной водой свою засохшую душу. Ей показалось, что даже дышать стало легче. Действительно, что она здесь делает? Она поедет к сестре, конечно же, надо ехать к сестре. Конечно, ей будет сложно начать новую жизнь. Придется многое делать заново, привыкать и устраиваться, знакомиться и налаживать отношения. Ну и пусть! Ей даже захотелось, чтобы все было очень сложно и трудно. Она сможет все вынести и перенести. «Ну, почему снова такие страдальческие слова?» — подумала Валентина. Никаких страданий и надрывов! Она будет радоваться, она будет веселиться. Она будет помогать другим, она научится быть счастливой. Услышав странные звуки, из гаража выглянул Петр. Изумленно посмотрев на плачущую жену, он потоптался, сделал неуверенный шаг в её сторону, но потом, сердито махнув рукой, снова скрылся в гараже.

Поплакав, Валентина легко поднялась, ушла в дом, собрала вещи. Всё её нехитрое добро и пожитки поместились в небольшую сумку. Уже перед дверью она оглядела свой дом, глубоко вздохнула, как будто собралась нырять, и твердой рукой захлопнула дверь своей простой жизни. Выйдя из подъезда, она увидела мужа. Петр почему-то сидел на скамейке, но как только увидел её, сразу вскочил и растерянно сказал:

— Ты что это, Валечка? Куда это ты собралась? А я тут сижу, думаю, дай тебя подожду, ты всё не идешь и не идешь. А тут, смотрю – идешь, но с сумкой… — сбивчиво бормотал он, заискивающе заглядывая ей в глаза — если ты куда-то собралась, то чего же мне не сказала? Я же, может, с тобой поехал бы, куда же ты одна с тяжелой сумкой-то?

Валентина ничего не отвечала, а просто смотрела на мужа. От волнения он даже вспотел, редкие мокрые волоски в беспорядке прилипли к лысине, капельки пота скатывались по худенькой морщинистой шее. В руках он теребил какую-то грязную тряпку, очевидно, как прибежал с ней из гаража, так и забыл о ней. Он не привык к такому многословию, но поскольку Валентина не отвечала, то вынужден был что-то говорить. Он был напуган и ничего не понимал, такого никогда не было раньше, чтобы Валентина вот так, самовольно и неожиданно, куда-то собралась, а он ничего не знал. Это пугало Петра, он понимал, что произошло нечто важное, что может разрушить его размеренную и удобную жизнь. Но искренне не понимал, что именно случилось и, самое главное, что ему теперь делать. Больше всего пугало даже не молчание жены, она и так была молчунья. Её взгляд, чужой и тяжелый. Она как будто впервые видела его.

— Валечка, да что с тобой? — взмолился отчаявшийся Петр. — Я толком ничего не понимаю. Ты уж скажи мне, ради Христа, что же ты меня пугаешь-то так? Ты что, надумала уйти от меня, что ли? – решился он сказать свою догадку, которая пришла ему в голову.

Валентина молча кивнула.

— Валечка, да побойся Бога! Как же так, бросать живого мужа-то? — окончательно растерялся Петр. — Мы же с тобой хорошо жили, у нас всё как у людей. Помнишь, я тебе обещал, тогда, когда замуж звал, что у нас будет всё не хуже других? Ну, ты же видишь, я сдержал своё обещание. Видишь? — с надеждой спросил он. — Ну, правда, Валюш, ну, что ты удумала, ведь хорошо же живем, дети у нас. Я всю жизнь ведь ради тебя и старался. Разве я не понимаю, что ты пошла за меня без любви-то, — с горечью продолжал он. — Я же видел всё и понимал. Только любил я тебя. Может, не так любил, прости, как умел так и любил. Мне хотелось, чтобы ты увидела и поняла, что ты не ошиблась, что выбрала меня. Я и старался, — совсем убитым голосом пробормотал он, — ты уж прости, если не так старался. Но я не знаю, как можно по-другому. Я хотел, чтобы у нас всё было, чтобы ты жила и радовалась, а то, что ты у матери-то видела, одна нищета. А так у нас всё есть. Ведь правда, всё, что нужно, у нас есть?

— Правда, — наконец-то ответила Валентина.

— Вот, видишь, — обрадовавшись, деланно веселым голосом заговорил Петр. — Пойдем домой, Валюш. Чайку попьем, черт с ним, с ремонтом, завтра доделаю, — он на секунду запнулся, — или вечером, или вот чайку попьем, и пойду доделывать.

Он протянул руку за сумкой, и Валентина безропотно её отдала. Она думала о том, что куда же она его бросит, да и к чему на старости людей смешить. Вечером Валентина снова неподвижно сидела на скамейке. Она тупо смотрела на движение машин и суету людей внизу на дороге, но только теперь думать ей больше не хотелось. Зачем? Пустое это всё, надо просто жить…

Меню